Еще пару часов Сергей прождал Валеру Бабанова на узеньком карнизе
из снега, являвшимся вершиной Главной, — замерзший, открытый всем ветрам,
какие могут быть на высоте восьми с половиной километров. С каждой
минутой шансы разглядеть Среднюю таяли: та сторона неба, в которой она была,
сливалась в одну сплошную тучу. Было ясно, что они туда не пойдут. И они стали
спускаться.
Башкирова Сергей увидел немного ниже. Тот почему-то не торопился
ни вверх, ни вниз, а был явно увлечен киносъемкой.
Сергей еще тогда
возмутился:
— Ничего себе! Его ждут,
а он снимает.
В последнее время Володя его вообще удивлял. Эти разговоры о
пропасти, над которой все они балансируют и куда в любой момент могут упасть.
Обычно они не говорят об этом. Или вдруг закурил на высоте семь с лишним
тысяч, как ни в чем не бывало. Пояснил: мне уже терять нечего! И предложил
составить ему компанию. Тимофеев составил — без удовольствия, уступив настойчивости.
А Володя стал его снимать.
А потом, когда все самое страшное случилось, он подумал о том,
что Башкиров, чувствуя себя все хуже и даже, может быть, представляя, что будет
с ними в ближайшее время, хотел в те часы, что ему остались, сделать максимум
полезного, например, поснимать. И — снова ступить на вершину. В этом он себе
не мог отказать. И никто из них не мог. Володя все же сказал Сергею, чтобы
тот, спускаясь, передал тем, кто был на подходе, что идти на вершину становится
опасно, надо спускаться.
Сергей передал. Вначале — Валере Першину, потом Сергею Богомолову.
Но они, выслушав, пошли. Ведь до вершины оставалось так немного!
Володя беспокоился за них, но на спуске с вершины стало хуже ему.
Это был уже другой человек — как будто из Башкирова вдруг вытащили мощную
пружину. Он ничему не сопротивлялся и хотел одного — прилечь. Но этой
возможности у него и не было — земля была далеко, за восемь тысяч метров вниз.
Значительно ближе — горизонтальная плоскость палатки промежуточного лагеря. Но
то, что они могут до нее не добраться, стало очевидно Богомолову (они шли
вместе).
|
|