Его звали вниз тоже, но он не пошел: решил во что бы то ни стало «добить» эту гору. С точки зрения обычного сценария это был нонсенс — остаться одному на такой высоте? Но никто ему ничего не сказал: он заслужил пра­во на любые поступки.

Яночкин, оставшись, ждал хорошей погоды, раз­мышляя о чрезвычайной своей ответственности за са­мого себя и в то же время облегченно вздыхая: «Наконец-то я один, и ничто и никто теперь не помешает мне взойти на Эверест».

14 мая он поднялся на 8 тысяч. В 10 часов 25 минут 15 мая был на Южной вершине, в 11 часов — на самом Эве­ресте.

Когда он ночевал на 7300 после штурма Эвереста, Коротеев, который поднимался наверх после отдыха на но­вый штурм, передал ему письмо из дома. Замечательное было письмо!

***

Он не зря не спустился с Черным и Елагиным: про­снувшись, увидел сияющее в небе солнце.

Эверест — место бойкое. Желающих взойти на вер­шину не становится с каждым годом меньше. Но никого кругом в обозримом пространстве он не видел. Никто не спешил выходить их своих палаток. Огромные сугробы снега намел ветер, много сил нужно затратить, чтобы протоптать путь. Все ждали, кто пойдет первым.

Первым пошел, конечно, он. И изрядно выбился из сил, пробивая дорогу после непогоды. Да еще груза взял из лагеря 7300 слишком много.

Гребень, ведущий к массиву Лхоцзе от Южного седла, он рассмотрел и даже прошел дальше предыдущей груп­пы, до жандарма*, под которым позже поставили штур­мовую палатку 5-го лагеря. Теперь было ясно, как экспе­диции двигаться дальше.